Возлюби ближнего своего - Страница 4

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

— Мать — в Венгрии. Она получила там вид на жительство, так как она венгерка. Мой отец был арестован и выслан, когда меня не было в отеле. И я не знаю, где он находится.

— Кто вы по специальности?

— Я был студентом.

— На что вы жили?

— У меня есть немного денег.

— Сколько?

— С собой у меня двенадцать шиллингов. Остальные лежат у знакомых.

У Керна не было денег, кроме этих двенадцати шиллингов. Он заработал их торговлей мылом, духами и туалетной водой. Но если бы он сознался в этом, его бы наказали и за торговлю, которой он занимался, не имея на нее разрешения.

Обер-комиссар поднялся и зевнул.

— Ну, так… Больше нет никого?

— Внизу еще один, — ответил писарь.

— Наверное, та же картина. Много крику и мало толку. — Комиссар бросил косой взгляд на офицера. — Это все люди, которые нелегально въехали в страну. На коммунистических заговорщиков не похожи, правда? Кто донес?

— Кто-то, у кого такая же каморка. Только с клопами, — сказал писарь. — По всей вероятности, из зависти.

Обер-комиссар засмеялся. Затем он заметил, что Керн все еще находится в комнате.

— Уведите его вниз! Вы, конечно, знаете, что вас ожидает: четырнадцать суток ареста, а затем высылка. — Он зевнул еще раз. — Ну, я пойду, съем гуляш и выпью кружку пива.

Керна привели в клетушку, где кроме него сидели пять заключенных, в том числе и поляк. Через четверть часа привели и Штайнера. Он присел рядом с Керном.

— Первый раз под арестом, мальчик?

Керн кивнул.

— Ну и как? Чувствуешь себя убийцей, правда?

Керн скривил губы.

— Приблизительно. Но я как раз такой и представлял себе тюрьму.

— Это еще не тюрьма, — наставительно произнес Штайнер. — Это просто арест. Тюрьма придет позже.

— Ты уже был в ней?

— Да. Первый раз ты примешь это близко к сердцу. Потом — нет. Особенно зимой. Во всяком случае, будешь спокоен на время. Человек без паспорта — это все равно, что труп в отпуске. Остается один выход — покончить с собой.

— Ну, а с паспортом? Имея паспорт, ты все равно нигде за границей не получишь работу.

— Конечно, нет. Но у тебя будет право подыхать с голоду спокойно, а не в постоянной тревоге. А это уже что-то.

Керн уставился глазами в одну точку.

Штайнер похлопал его по плечу.

— Выше голову, мальчик. Все-таки тебе повезло: ты живешь в двадцатом веке — веке культуры, прогресса и человечности.

— А здесь, собственно, дадут что-нибудь поесть? — спросил маленький лысый человек, сидевший в углу на нарах, — Хотя бы кофе?

— Вы только позвоните кельнеру, — ответил Штайнер. — Он принесет меню. Здесь имеется четыре меню для выбора. И, конечно, икра.

— Здесь едят отшень плохо, — сказал поляк.

— А, да это наш Иисус Христос! — Штайнер с интересом посмотрел на него.

— Ты что, профессиональный узник?

— Отшень плохо, — повторил поляк. — И так мало…

— О боже! — произнес лысый из угла, — А у меня в чемодане жареная курочка. Когда они отпустят нас отсюда?

— Через четырнадцать дней, — ответил Штайнер. — Это обычное наказание для эмигрантов, не имеющих документов. Правда, Иисус Христос? Ты же это знаешь!

— Да, четырнадцать, — подтвердил поляк, — или больше. Есть… очень плохо. Очень мало. Жидкий суп.

— Черт возьми! За это время моя курочка протухнет. — Лысый застонал. — Мой первый цыпленочек за два года. Скопил, собирая грош за грошем. А сегодня в обед собирался его съесть.

— Подождите с причитаниями до вечера, — сказал Штайнер. — А вечером можете считать, что вы его уже съели, и вам станет легче.

— Что? Что за чепуху вы несете? — Человек возбужденно уставился на Штайнера. — Вы считаете, что это то же самое, болван? Даже если я его и не ел? Кроме того, я бы оставил себе на завтрак кусочек задней части.

— Тогда подождите до завтрашнего полдня.

— Я бы совсем не горевал, — заявил поляк. — Никогда не ем цыплят.

— А чего тебе горевать. У тебя же в чемодане нет жареного цыпленка! — набросился на него человек из угла.

— Даже если б у меня и был! Я их никогда не ем. Не выношу цыплят. Меня воротит от них! — Поляка охватило веселье — он достал расческу и начал расчесывать свою бородку. — Для меня бы этот цыпленок ничего не значил.

— О боже, это же никому не интересно! — сердито закричал лысый.

— Даже если бы цыпленок был здесь, я бы не стал его есть, — победно заявил поляк.

— О боже! Вы слышали что-либо подобное! — Обладатель курочки в отчаянии закрыл лицо руками.

— К жареным курочкам он равнодушен, — сказал Штайнер. — Наш Иисус Христос совершенно неуязвим. Диоген двадцатого века!

— Ну, а что вы скажете насчет отварной?

— Тоже не ем, — уверенно ответил поляк.

— А фаршированной?

— Вообще никаких! — Поляк сиял.

— Я сойду с ума! — завыл измученный обладатель цыпленка.

Штайнер обернулся.

— А яйца? Иисус Христос, куриные яйца?

Улыбка исчезла.

— Яички, да! Яички с удовольствием! — На его лице с общипанной бородкой замерцало голодное выражение. — С большим удовольствием!

— Слава богу! Наконец-то, брешь в совершенстве!

— Яички очень люблю, — уверял поляк. — Четыре штуки, шесть штук, двенадцать штук; шесть штук — всмятку, остальные — жареные. С жареным картофелем и салом.

— Я не могу больше этого слушать! Прибейте его к кресту, этого прожорливого Христа! — заорал обладатель цыпленка.

— Господа, — раздался приятный бас с русским акцентом. — Зачем так волноваться из-за недостижимого. У меня с собой есть бутылка водки. Хотите попробовать? Водка согревает сердце и улучшает настроение.