Возлюби ближнего своего - Страница 5

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Русский откупорил бутылку, сделал пару глотков и передал ее Штайнеру. Тот немного отпил и передал дальше. Керн покачал головой.

— Пей, мальчик, — сказал Штайнер. — Стоит выпить. Должен научиться и этому.

— Водка — очень хорошо, — подтвердил поляк.

Керн сделал глоток и передал бутылку поляку, который привычным движением поднес ее ко рту.

— Он ее всю вылакает, этот любитель яиц, — зарычал обладатель курочки и вырвал у поляка бутылку. — Тут немного осталось, — с сожалением сказал он русскому, после того как немного выпил.

Тот махнул рукой.

— Ничего. Самое позднее — сегодня вечером я уже выйду отсюда.

— Вы уверены в этом? — спросил Штайнер.

Русский сделал небольшой поклон.

— К сожалению, но почти уверен. У меня, как у русского имеется нансеновский паспорт.

— Нансеновский паспорт, — повторил поляк с уважением. — Ну, тогда вы, конечно, относитесь к аристократам среди людей без отечества.

— Я очень сожалею, что вы не находитесь в таком же положении, — вежливо ответил русский.

— У вас было преимущество, — заметил Штайнер. — Вы были первыми. На вас смотрели с большим состраданием. Нам тоже сочувствуют, но мало. Нас жалеют, но мы для всех обуза, и наше присутствие нежелательно.

Русский пожал плечами. Затем он подал бутылку последнему, кто находился в комнате и до сих пор сидел молча.

— Пожалуйста, выпейте и вы глоток.

— Спасибо, — сказал человек, делая отрицательный жест. — Я не принадлежу к людям вашей категории.

Все посмотрели на него.

— У меня есть настоящий паспорт, родина, вид на жительство и разрешение на работу.

Все замолкли.

— Извините за вопрос, — нерешительно спросил русский через некоторое время, — но почему же вы тогда здесь?

— Из-за моей профессии, — ответил человек высокомерно. — Я не какой-нибудь ветреный беженец без документов. Я всего лишь карманный вор и шулер и пользуюсь всеми гражданскими правами.

В обед дали фасолевый суп без фасоли. Вечером то же пойло, которое на сей раз называлось кофе; к нему дали по куску хлеба. В семь часов загремела дверь. Увели русского, как он и предсказывал. Он распрощался со всеми, словно со старыми знакомыми.

— Через четырнадцать дней я загляну в кафе «Шперлер», — сказал он, обращаясь к Штайнеру. — Может быть, вы уже будете там, и я узнаю кое-какие новости. До свидания.

В восемь часов полноправный гражданин и карточный шулер все-таки решил присоединиться к обществу. Он вытащил пачку сигарет и пустил ее по кругу. Все закурили. Благодаря сумеркам и огонькам сигарет комната стала казаться почти родной. Карманный вор объяснил, что его только взяли на проверку, не натворил ли он чего-либо за последние полгода. Он не думает, чтобы что-нибудь всплыло. Затем он предложил сыграть и, будто волшебник, вытащил из своей куртки колоду карт.

Стемнело, но электрический свет еще не зажигали. Шулер был готов и к этому. Таким же магическим движением он вытащил из карманов свечу и спички. Свечу приклеили к выступу стены. Она осветила комнату тусклым, мерцающим светом.

Поляк, Цыпленок и Штайнер придвинулись ближе.

— Мы, конечно, играем не на деньги? — спросил Цыпленок.

— Само собой. — Шулер улыбнулся.

— Ты не будешь играть с нами? — спросил Штайнер Керна.

— Я не умею.

— Должен научиться, мальчик. Что же ты будешь делать по вечерам?

— Только не сегодня. Может быть, завтра.

Штайнер обернулся. В слабом свете свечи его морщины казались более глубокими.

— Что-нибудь не так?

Керн покачал головой.

— Нет. Просто немного устал. Пойду лягу на нары.

Шулер уже тасовал карты. Он проделывал это очень элегантно. В его руках карты, шурша, ложились одна на другую.

— Кто сдает? — спросил Цыпленок.

Человек с правами гражданства пустил колоду по кругу. Поляк вытащил девятку, Цыпленок — даму. Штайнер и шулер — по тузу.

Шулер быстро взглянул на Штайнера.

— Спор!

Он потянул снова. Опять туз. Он улыбнулся и передал колоду Штайнеру. Тот небрежным движением перевернул нижнюю — туз треф.

— Какое совпадение! — засмеялся Цыпленок. Шулер не смеялся.

— Откуда вам известен этот трюк? Вы профессионал?

— Нет, любитель. Но я рад вдвойне, что заслужил похвалу профессионала.

— Дело не в этом. — Шулер посмотрел на него. — Дело в том, что этот трюк изобрел я.

— Ах, вот оно что! — Штайнер загасил сигарету. — Я научился этому в Будапеште. В тюрьме, перед тем как меня выслали. Меня научил некто Качер.

— Качер? Ну, теперь я понимаю, — карманный вор облегченно вздохнул, — значит, он, Качер — мой ученик. Вы хорошо овладели этим делом.

— Да, — сказал Штайнер, — можно научиться всему, если все время находишься в пути.

Шулер передал ему колоду карт и внимательно посмотрел на огонек свечи.

— Свет плохой, но мы играем, конечно, только для развлечения, не правда ли, господа? Честно…

Керн улегся на нары и закрыл глаза. На душе у него было тоскливо и печально. После утреннего допроса он беспрерывно думал о своих родителях, вспомнил о них после долгого перерыва. Перед ним снова всплыло лицо отца, когда тот возвратился из полиции: один из его конкурентов сообщил в гестапо, что отец высказывался против правительства. Своим доносом он надеялся уничтожить отца Керна как конкурента и купить за бесценок его фабрику, которая изготовляла гигиеническое мыло, духи и туалетную воду; этот план удался, как и тысячи других в те времена. Отец Керна возвратился после шестинедельного заключения совершенно больной. Он никогда об этом не вспоминал, но продал лабораторию своим конкурентам за смехотворно низкую цену. Вскоре пришел приказ о высылке, а затем началось бегство, бегство без конца. Из Дрездена — в Прагу, из Праги — в Брно, оттуда ночью через границу в Австрию, на следующий день — опять в Чехословакию: австрийская полиция отправила их обратно; через несколько дней — тайком через границу в Вену; мать со сломанной рукой, ночью, в лесу, нуждающаяся в помощи; шина, сделанная из веток; потом из Вены — в Венгрию, несколько недель у родственников матери, затем снова полиция, прощание с матерью: она была венгерка, и ей разрешили остаться в Венгрии, — снова граница, снова Вена, жалкая торговля мылом, туалетной водой, подтяжками и шнурками, вечный страх, что тебя схватят или донесут на тебя… вечер, когда не вернулся отец, месяцы одиночества, бегство из одного убежища в другое…